Молодой гость подумал о своем дедушке-генерале и дедушке-плотнике, за столом которого он писал стихи. Его пронзило ощущение, что стихи на самом деле пишутся кровью. Он вспомнил, как Марти где-то сказал, удивленно и в то же время с облегчением, что кровь, пролитая на поле сражения, не вызывает у него ужаса. Юноша был странно растроган и скован робостью, такой же, какая терзала самого Мэтра, который в эту минуту принялся дрожащей рукой зажигать сигару, и огонек осветил его бледное серьезное лицо. С первым клубом дыма, свитого в торжественные волюты, вылетел короткий смешок, начисто сметая взволнованную растроганность. Казалось, какое-то замечание, не произнесенное вслух, но вполне вписавшееся бы в ход рассуждений, было очень забавным; а раз религоведение уже вызвало веселую разрядку, к чему тогда его произносить?
— Итак, юноша, я не хотел мучить вас монологом на манер моих редакционных статей в журнале, но ваше молчание, знак робости,— а только робкие сильны,— манит меня, как звездная ночь, быть может, ночь бандита Эепатолино, с которым вы наверняка знакомы.
Ироническая нотка растворялась, хотя и не совсем, а лукавой благожелательности, от которой глаза Мэтра щурились, а губы изгибались в насмешливой полуулыбке; прощаясь, он протянул в сумраке тесной комнатушки царственную, бессил
ьную руку. Проходя через дворик-аквариум, молодой гость услышал за спиной отчаянный, многократный, ни на что не похожий звук ингалятора. На улице солнце ударило ему в глаза.
Вокруг лужи крови и черного «кадиллака», врезавшегося в столб садовой ограды, толпились любопытные. Такси, непрерывно сигналя, увезло раненого в пункт «Скорой помощи» вместе с телохранителем и шофером «кадиллака». Затесавшийся в толпу зевак молоденький мулатик с раскосыми глазами уверял, что видел все как есть, и потому патрульная машина, явившись на место происшествия, немедленно отвезла его в полицейский участок.
В участке ему указали на длинную деревянную скамью, и он уселся на нее со спокойным достоинством подло других свидетелей и обвиняемых. Полчаса спустя начальник участка, потный, раздраженный, в расстегнутой синей рубахе — так, что видна была волосатая грудь,— сам допросил его в своем кабинете, сидя под портретом человека, который улыбался пустой, безрадостной улыбкой.
— Ну, хорошо, посмотрим, что же вы видели.
События, происшедшие во мгновение ока, всплыли и замерли перед глазами в мелких красных прожилках, как в кинематографическом стоп-кадре:
— Он... сам... открыл дверцу правой рукой... Сразу видно... воспитанный человек... Не хотел причинять беспокойства... Левой рукой попытался защититься от удара... и над правой бровью образовалась складка... Левая нога подогнулась... точно резиновая... и с выражением глубокою отвращения... он упал лицом вниз... харкая кровью...
.jpg){kind=small}
