«...Если же говорит!, о греческой философии, она стремится к тому, чтобы человек был самим собой, чтобы он имел какое-то место, какое-то жизненное пространство, какую-то собственную среду в мире, заселенном добрыми и злыми духами, полубогами, титанами. Задаваясь вопросом «что есть вещь?», греческая философия, в сущности, хочет узнать, что есть человек, и это доказывается быстротой, с какой возникли этические доктрины. И философии Гераклита, с первого взгляда только «натуральной», уже заложены основы этики, и в ней же мы находим ядро морали стоиков. Отыскивая суть вещей, греки искали суть самих себя, такой мировой порядок, в котором было бы место человеку. Следовательно, философия родилась как максимальный Гуманизм... И, однако я«е, в греческой философии тоже нет, по сути дела, идеи свободы.
Ни у Платона, ни у Аристотеля мы не находим трех основных концепций метафизики: свободы, ничто (там есть небытие, а это совсем другое дело) и сотворения...» (Более всего в голосе преподавательницы слышится страдание... Выпуклый лоб как бы сужает глаза, словно ее мучает вечная невралгия... нос испанки, танцовщицы, покойницы... втянутые губы — точно края рапы — никак не связаны с голосом...) «...Потому что в греческой метафизике не было места тому, что можно было бы назвать исключительностью человеческого существа. Это мы можем проследить по двум основным ее течениям: от Сократа до стоиков и от Платона и Аристотеля до Плотина... и этим объясняется, с исторической точки зрения, легкая победа христианства, в основе которого лежит вера в
человеческую исключительность,— религоведение не встретило настоящих противников...»
(Молодой человек нащупал в кармане пиджака книгу, которую оп читал вместе с подругой,— «Заметки Мальте Лауридса Бригге». Искоса глянул на ее внимательное, строгое, преданное лицо. За стеклянными дверями слева мелькали фигуры теннисисток. Голос продолжал говорить, такой далекий, словно доносился из щели между бытием и небытием...)
«...Понятие свободы, которое в прежних религиях существовало лишь как освобождение, с приходом христианства, выявившего исключительность человека, начинают толковать как искупление. Искупление, которое, разумеется, имеет смысл постольку, поскольку понимается как возврат. То есть кто-то (Христос), расплачиваясь своими муками, возвращает человеку его свободу и его сущность. Итак, речь идет не о чем то привносимом в человека извне, а о том, что ему возвращается, поскольку, будучи сыном божьим, он изначально свободен...»
.jpg){kind=small}
