Но Фела, чуткая, как лань, тоже быстро поняла, что эта «любовь», если так можно было ее назвать, по крайней мере поначалу овеянная ореолом «романтичности», не при- песет ей ничего, даже отдаленно схожего со скромным положением, на которое она втайне надеялась.
Максимо с каждым днем все глубже погружался в гущу реальных или воображаемых заговоров, но неизменно в середине дня забегал домой, озабоченный и бледный, и обедал с тетей Росалией в столовой, обставленной в стиле испанского Возрождения. Фела подозревала, что на горизонте уже появилась ожидаемая «сеньорита», дочка юриста или врача и хозяйки поместий или доходных домов. Ее подозрения подкрепляла некая новая осмотрительность в поведении Максимо, некая холодность, проступавшая сквозь его обычное безразличие. А главное, их связывала, в сущности, только постель, и встречи становились все безрадостнее.
В часы утомительной работы, в цехе, где царила предгрозовая атмосфера, где стучали ножи и едкий запах табака пропитал все вокруг, Фела стала ощущать, как ее давит тоска. Ей с грустью вспоминались вечера в провинциальном парке, мальчик, безмятежно игравший па газоне, кларнетист из духового оркестра, ухаживавший за пей между увертюрой и дансоном. Она чувствовала себя нечистой и опустошенной, ее мутило, хотелось плакать.
|