Культурология зачарованно упивалась этими словами, словно рождавшимися из ночного, дышащего опасностью воздуха; их пылко произносил стройный опрятный юноша с яркой улыбкой, который неожиданно пришел вместе с братом вслед за венгром и мулатами.
Последние, под предлогом того, что н
адо помочь Виолете на кухие, не сели за стол и присоединились к остальным лишь после обеда, когда юноша стал рассказывать о своем знакомстве с Учителем четыре года назад, в Тампе, в
табачном цехе, принадлежавшем его дяде. Дядю не слишком радовало присутствие в цехе «агитатора», который как магнит притягивал рабочих, жадно ловивших вести с родины; его печальное, озаренное внутренним огнем лицо словно вливало в кубинцев новые силы. Кто-то спросил: «Как поживаете, Марти?» — «Да так, томлюсь душой»,— отвечал тот с улыбкой, и тогда становились заметны и его попорченные зубы, и пыль на башмаках, и потертости на черном, лоснящемся пиджаке.
Кто-то другой попросил прочесть отрывок из его речи о студентах-медиках, и он ответил, что никогда не учит свои выступления наизусть. Все принялись настаивать, и наконец, помолчав минуту, во время которой вокруг разлилась иная тишина, рожденная ярой лаской его взгляда, он опять слегка улыбнулся, точно отец, СНИСХОДЯЩИЙ К просьбам детей, и начал: «Яркой звездою блистал тогда в учебных коридорах...» — и прочел весь этот удивительный отрывок, который так воодушевлял слушателей; может быть, здесь, в узком кругу, слова его волновали их больше, чем в освещенном, украшенном флагами зале Кубинского лицея Тампы; здесь он как будто шептал на ухо каждому замечательный, все прояснявший, необходимый секрет: «...и кто же шел твердым шагом во главе колонны, как не ветреный любимец беззаботных аудиторий, рука — в перстнях, нога — само изящество!.. Так в дни грядущих восстаний порыв безвестной пока души поведет нас к славе! Так из неведомых ныне отважных сердец родятся завтрашние армии!»
|