|
Вечером по экранам телевизоров потекла новая река, потекла в сторону города: мелькали крестьянские лица повстанцев, и студийные ширмы, камеры, софиты, масленый язык репортеров нисколько не трогали, не задевали их. Возбужденный диктор брал интервью у сапожника из Ранчуэло, у мачетеро из Фоменто, у крестьянского паренька из Сан-Влас, как будто они заменили теперь депутатов парламента, имена которых так и завязли в зубах известного комментатора, или были и в самом деле героями (диктор тоже растрогался), вдруг попавшими в увлекательный приключенческий фильм. Эти «скромные сыны народа», эти «славные бойцы н
ашей Повстанческой армии» оставались за гранью предупредительных вопросов, улыбочек, одобрений и поздравлений, вне сферы расточаемого пм профессионального внимания; они не смущались, не фамильярничали, их ответы доносились из иного, нездешнего мира — из мира душистых кустов акации, рассветного тумана, теплого дыхания домашнего скота; исхудалые лица, детские или заросшие косматыми бородами, озарялись спокойной улыбкой; повстанцы смотрели с экрана, недоступные лести, словно огорченные тем, что доставляют столько хлопот.
В их рассказах почти никогда не было «славных подвигов» или, по крайней мере, события не казались таковыми, о них говорили вовсе не как о подвигах; повстанцы выделяли забавное, смешное, улыбались скромно и простодушно. Сидя в глубоком кресле перед огромным телевизором, Максимо Пальма слушал их и вспоминал скучные повествования Пио Роселя и других, ему подобных,— он достаточно наслушался таких историй за свою жизнь. «Революционер» тридцатых годов, но раз видевший «костлявую» на расстоянии дула винтовки, Максимо смеялся над этой крестьянской болтовней. Батиста наверняка что-то задумал, раз смылся вот так, «по-английски», уступив место этим сволочным «бородам», у которых и дела-то всего было, что жрать мясо в горах.
Или просто перетрусил, бандюга, потому что всегда был трусом. Рядом с Пальмой, уже почти седым, тучным, чуть клонившим вправо опущенные плечи, па краешке другого кресла сидела Фернанда, маленькая, кругленькая, несмотря на все предписанные диеты и посты; прижав пухлые руки к ямочкам па щеках, она глядела простодушными, любопытными глазками на этот неожиданный и милый парад и думала, что теперь, наверное, скоро вернется домой Культурология,— бедняжка, такая храбрая, такая отчаянная, настоящая героиня, как ее бабушка по отцу. Она всегда старалась, чтобы родители не беспокоились, и в доме часто раздавались таинственные звонки ее товарищей, сообщавших, что она здорова. Слезы наворачивались на глаза Фернанды при мысли о ее девочке, за которую она столько страдала и столько молилась все эти шесть мучительных месяцев. Она обратила внимание на ожерелья из семян, четки и цепочки с крестиками и медальонами, путаной сетью висевшие па груди бородачей, и, коснувшись рукава шелкового халата, спросила у мужа:
— Они набожные, да? |
.jpg){kind=small}
